По ту сторону фронта после отбытия из прифронтовой полосы Таврина, как и любого добровольно сдавшегося, прежде всего должны были отделить от остальных пленных, путь которых в 1942 году также лежал в ближайший лагерь сбора военнопленных (Auffangslager, он же ауфлаг). Но там перебежчики содержались в отдельном бараке, без права контакта с остальными военнопленными. Таких лагерей в тыловой зоне 9-й полевой армии вермахта было два, оттуда пленные через фронтовой сборный лагерь (фронт-шталаг, Frontstammlager fuer Gefangene) отправлялись в расположенный далее в тылу дулаг – транзитный или пересыльный лагерь (Durchgangslager). Все эти учреждения находились в подчинении командований охранных дивизий и тыловых районов групп армий, то есть относились к действующей армии.
После недолгого пребывания в дулаге практически любой бывший командир Красной Армии направлялся в один из офицерских лагерей – офлагов (Offizierslager), являвшихся структурными подразделениями уже не действующей армии, а армии резерва, и группировавшихся по военным округам. В зависимости от плановой численности военнопленных (100 – 1500, 1500 – 2500, 2500 – 5000 и свыше 5000 человек) они укомплектовывались персоналом численностью от 79 до 190 человек и 4 собаками, структура управления офлага включала штаб, а также отделения или группы распределения работ, медицинское, контрразведки и цензуры (оперчасть) и административное. Охрану тыловых лагерей осуществляли части ополчения.
Этот этап пути фигуранта нашего расследования можно довольно детально проследить по документам. Хранящиеся в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации трофейные лагерные карты оказались неоценимым по важности источником информации, позволившим конкретизировать некоторые сведения.
Для более полного и точного представления следует кратко описать действовавшую в рейхе систему учета военнопленных. На них оформлялись персональные карточки учета формы I (основной документ), формы II (учет регистрации направления военнопленного на внешние работы), формы III (учет пребывания военнопленного в рабочих командах в пределах лагеря), а также так называемые “зеленые карты”. Последние получили свое наименование по цвету бумаги их бланков и направлялись в Регистрационную службу вермахта (WASt). Эти весьма краткие документы заполнялись пленным собственноручно или с чьей-либо помощью на русском и немецком языках и выполняли роль учетных документов этой службы в рамках распоряжения “Сообщения о русских военнопленных в WASt”, изданного 2 июля 1941 года в ответ на заявление советского правительства от 24 июня 1941 года в Международный Красный Крест о своей готовности сообщать фамилии лиц, попавших в плен. В нашем распоряжении имеются две помеченные красной диагональной полосой (знак принадлежности к офицерскому составу) “зеленые карты” и одна персональная карточка учета формы I на Таврина-Шило.
После уже описанных обязательных допросов перебежчик, по утверждению А. Михайлова (иные подтверждения этого отсутствуют), попал сначала в расположенный неподалеку Сычевский пересыльный лагерь. Был ли он там в действительности – неизвестно, зато с 15 июля 1942 года, что явствует из лагерной карты, наш фигурант уже находился в очень примечательном лагере в Восточной Пруссии (позднее Польше). Различные историки именуют его по-разному: и опросным лагерем, и особым лагерем в крепости Бойен, и офицерским лагерем в Лётценской крепости. Эта весьма своеобразная структура даже не имела собственного номера в системе германских лагерей военнопленных и при административном подчинении I военному округу фактически пребывала в подчинении оперативной разведки Главного командования сухопутных войск (ОКХ) – отдела “Иностранные армии Востока” (ФХО, 12-й отдел). Лагерь работал с особыми военнопленными, каковых насчитывалось в нем в пределах 500 человек, практически все из которых были офицерами Красной Армии.
Именно в Лётцене, по утверждениям всех известных исследователей данного дела, Таврин познакомился с человеком, сыгравшим в его судьбе значительную и роковую роль. 32-летний Георгий Николаевич Жиленков имел за плечами завидную карьеру, хотя начинал ее весьма обыденно, с должности помощника слесаря в Воронеже. Впрочем, для рано осиротевшего крестьянского сына, в дальнейшем беспризорника, и это было вовсе не так плохо. В 19-летнем возрасте он навсегда распрощался с обработкой металла и оказался на комсомольской работе, где, судя по всему, проявил себя с положительной стороны. Во всяком случае, уже через семь месяцев Жиленков возглавил производственный отдел Воронежского обкома ВЛКСМ, затем окончил техникум и далее трудился только на руководящих комсомольских, хозяйственных и партийных должностях. В 1939 году был награжден орденом Трудового Красного Знамени, в следующем году стал вторым секретарем Ростокинского РК ВКП(б) Москвы и членом Московского горкома партии, а с началом войны в приравненном к генеральскому звании бригадного комиссара стал членом Военного Совета 32-й армии. Его блестящая карьера прервалась в октябре 1941 года, когда Жиленков попал в плен под Вязьмой и, скрыв должность, звание и фамилию, очутился в 252-й пехотной дивизии вермахта в качестве “хиви” – шофера “Георгия Максимова”. 23 мая 1942 года был предан, арестован, на допросе дал признательные показания и заявил о разочаровании в советской системе и стремлении бороться с ней.
Немцы не могли пренебречь таким подарком и отправили Жиленкова в ставку главного командования сухопутных войск, где прикомандировали его к отделу пропаганды. В дальнейшем перебежчик сделал карьеру в Комитете освобождения народов России (КОНР) и дослужился там до должности помощника начальника штаба, курировавшего, в частности, разведку, а также возглавлял отдел пропаганды КОНР и являлся официальным редактором газеты КОНР “Воля народа”. После войны попал в американский плен, был выдан СССР, 1 августа 1946 года приговорен к смерти и повешен вместе с А. А. Власовым. Однако все это случится позднее, а пока Жиленков ожидал своей участи в относительно комфортных условиях крепости Лётцен, где с ним в июле 1942 года якобы и познакомился отправленный туда же Таврин. Утверждалось, что бывший старший лейтенант пришелся по душе бывшему бригадному комиссару, однако в данный момент последний мог помочь ему только советом, а вскоре был увезен из крепости. Следует отметить, что жизненный путь Таврина после окончания допросов на фронте и до попадания в Лётцен по документам не установлен. Неизвестно также, по какой именно причине он попал в опросный лагерь и чем конкретно заинтересовал оперативную разведку ОКХ. Трудно сказать, всплывут ли когда-нибудь документы, проливающие свет на эти вопросы. Ясно лишь то, что с 15 июля по самый конец октября 1942 года он находился в Лётцене – и все.
* * *
Продолжение - в полной версии текста.
|
